Василий Твёркин.

[f_l_o_e]

- Разрешите доложить

Коротко и просто:

Я большой охотник жить

Лет до девяноста.

А.Т. Твардовский. Василий Теркин.

Нельзя сказать, что Василий был очень уж необычным парнем. Кто-то говорил что Твёркин чересчур пошлый, кто-то напрямую обвинял его в похабщине, некоторые и вовсе плевались ядом, едва Вася начинал крутить жопой. А я проще скажу, Василий самый обычный столичный парнишка, может не писаный красавец, да и не атлет, но именно на таких мужиках и держится наша славная столица. Простых трудовых парнях из подтанцовки Аллы Пугачовой. Вот посмотрите на Васю, он идет в ближайший супермаркет за багетом и сливочным маслом, идет он, мечтает о хрустещем горячем хлебе, о том как масло будет таять на нем источая густой сливочный аромат, перемешанный с домашним запахом хлеба. Но возвращается он из магазина конечно же с упаковкой мультизлаковых хлебцов и с безжалостно обезжиренным йогуртом. Потому что у Васянтия есть сила воли. Он танцор, а не толстожопый офисный слизень, и следит за фигурой.

Твёркин смекалистый парень. Там где девять из десяти пасуют, Вася становится десятым, прищурится хитро, выкурит сигаретку, задницей раз, задницей два, и вот уже проблема решена. Никто оглянутся не успел, а у Твёркина лучшие места в ресторане, вы и чихнуть не успели, а Твёркин уже у билетной касссы, последние места в кинозале забирает, кто-то зевает, а Твёркин смекает, перье хлебает и спуску никому не даёт. Паркуется где хочет, и обгоняет легко, даже то авто, что с мигалками, наплевав на синюю люстру и ксиву мордатого водителя. А что самое главное, Вася не зазнаётся. Ну свой парень. Вроде мог зазнаться, и Кобзоном за руку здоровался и Леонтьеву лосины одалживал, когда тот свои порвал, а сам всё тот же, каким приехал из Мариуполя на плацкарте, щекастый, вихрастый, в доску наш, родной паренёк, Твёркин Васёк.

А потом началась война.

Жестокая и безжалостная вбитва, между теми кто на сцене машет ногами, против тех, кто крутит жопой. И те кто крутит, терпели поражения одно за другим, обидно и больно, унизительно и жестоко, но пришел им вскоре конец. А вот наш герой как раз и был известным мастером кручения пятой точкой. В один день всё изменилось, ещё вчера крутить жопой можно было сколько захочешь, а сегодня баста! Те кто машет ногами, прокравшись в Государственную Думу соблазнили страпоном и прочим развратом депутатов, охмурили государственных мужей, влезли лживыми языками в мудрые уши, понапихали срамных записочек в державные карманы и испоганили казенный туалет в который ходили парламентарии надписью "кто крутит жопой, тот заодно с европой". Что оставалось делать собратьям и сценическим единомышленникам Твёркина? Собрать в охапку трусы со стразами, гольфы с блёстками, лосины с люрексом и горько рыдая, удалиться в сторону сибирских лесов, чтобы в отшельничестве и глухом одиночестве описывать тазом круги, услаждая тем самым взоры полуспившихся медведей из окрестностей Омска и Барнаула.

Но не наш бодрый парнишка. Главное я вам скажу в том, что Вася не испугался. И в один из этих черный дней, вышел из подъезда многоквартирного дома, широко улыбаясь солнцу, весне и поющим о любви соловьям. Идет Твёркин, здоровается с прохожими, доброе утро, гуд морнинг, бон матэн, бон джорно, гутен морген господа и дамы. Размахиватели ногами трусятся следом, злопыхают, ядом истекают, шипят, дескать кончились твои счастливые деньки Твёркин, докрутился ты котакбас своей жопой, докрутился желеп, будет котагымды жеме тебе с твоими танцами. Прыгают как обезьяны, ярятся бестолку, оскорблениями и руганью сыпят. А Вася знай себе, идет да улыбается. И вот случается на его пути Храм Господень, и никого не стесняясь, совершает наш герой те самые запрещенные танцевальные движения и дальше идёт. Все оторопели. В ужасе все! Прохожие за Васянтия волнуются, как же теперь утянут в застенки молодого танцора, передовика отечественной подтанцовки, сгубят парнишку, удавят карьеру, погасят восходящую звезду. А Твёркин покуда прохожие волновались дошел до Вечного Огня и давай снова задом крутить. Огонь горит, Твёркин танцует и улыбается во всё своё позитивное славянское лицо. Размахиватели ногами трясутся в припадке, как так, не испугался, как посмел, через запреты перешагнул, на ограничения наплевал, законы, на которых ещё чернила не обсохли растоптал кедами! Телефончики достают и названивают куда следует и не следует.

А тут навстречу Василию - Памятник Героям стоит. И каждый Герой на лицо от Васи неотличим. Вот противники все как один с обезьяньими мордами, в которых прямо скажем, человеческих черт раз два и обчелся, разве что нос человечий ради смеха, или шутки ради левый глаз. А Твёркин с Героями как брат родной. Вот и перед памятником Вася, не стесняясь никого, попой влево, попой вправо, начинает свой дерзкий танец. Тут конечно налетело мусорьё, налетело как вороньё, с провокаторами подмышкой, лжесвидетелями запазухой, оченителями под фуражкой, многостраничным наветом в рукавице, лживым пасквилем в сапоге, доносом в кобуре и многочисленными зловредными намерениями.

- Вы Высилий это зря, - отдавая честь, говорит майор, - своим танцем похабным, наши улицы святые осквернили походя.
- Это он, жопокрут поганый! - Разом закричали прихлебатели мусоров. - Видели его, свидетельствуем!
- А вот и неправда. - Твёркин закурил, усмехнулся и продолжил. - Обознались вы уроды.
- Поясните, Гражданин, - говорит майор, - утверждаете, что крутили жопой, может быть не вы?
- Перед Храмом Господним! - Визгнули провокаторы.
- Перед Вечным Огнём! - Хрюкнули лжесвидетели.
- Перед Памятником Героям! - Зашипели очернители.
- Как не я? Очень даже я.
- Он признался! Он сознался! - Визгу конечно от приспешником мусорья много, но Васе он нипочем.
- Тогда где же неправда? - Спрашивает Василия майор.
- Везде неправда товарищ полицай-майор. Куда ни плюнь, везде сплошная неправда.
- А зачем вы гражданин плюётесь, в нашем чистом городе? - Поинтересовался мелочный мусор.
- Какой же он чистый, когда столько мусоров вокруг? Тоже ведь неправда. И закон это ваш тоже неправдивый, лживый закон. Вот с какой стати ногами махать можно, а жопой крутить нельзя?
- Ясно как божий день! - Визгнули провокаторы.
- Очевидное дело почему! - Хрюкнули лжесвидетели.
- Всем понятно, одному кощуннику неясно! - Зашипели очернители.
- Общественность негодует Твёркин. - Осуждающе прокоментировал разноголосицу своих подпевал майор. - Вот ради защиты общественной морали мы и приняли это закон!
- Но погодите! Вон тот провокатор жену бьёт ежедневно, а лжесвидетель соседу под дверью насрал, я уж не говорю об очернителях, мало того что врут напропалую, так ещё не стесняются в лифте ссать! Какая тут общественная мораль? Каждый из них аморален и гнусен.
- Это по твоему мнению, а что твоё мнение против мнения толпы? Согласись, они хором орут куда громче твоего, а значит правда на их стороне. - Майор решил пофилософствовать. - Получается что, виновен значит ты, раз придерживаешься сомнительной морали и хором не орешь. А мы, пока едины - непобедимы. Только ты, поганец, жопой крутишь и единство подрываешь.
- Но мне без этого не жить. Вот скажи мусор, будешь ли ты счастлив, если вдруг перестанешь измываться над гражданами или гастарбайтеров обирать?
- Ох... Ну ты и загнул! - Мусор аж присел, услышав такое. - Мне аж сердце защемило! Ты и не думай о таком, подлец, мало того что жопой крутит, так ещё и честного полицая счастья житейского хочет лишить!
- Злыдень, злыдень, христопродавец! - Взвилось тремоло хора подпевал.
- Тьфу на вас. - И вновь жопой крутанул, не отходя от Памятника Героям.
- Опять он плюёт! - Визгнули провокаторы.
- Опять он крутит жопой! - Визгнули провокаторы.
- Он освершенно не уважает уважаемое общество! - Зашипели очернители.
- Пойдем в тюрьму! - Предложил майор.
- Не хочу. - Отказался Твёркин крутя жопой.
- Но ты должен, ведь я полицай!
- Я должен только танцевать! - Отчаянно выкрикнул Твёркин.

И скончался от вывиха таза. Как Герой.